(К вопросу о знаменном распеве)
Наше церковное пение создано подвижниками благочестия, людьми, которые в результате личного духовного опыта смогли создать Царствие Божие внутри самих себя. Их внутренний духовный мир, преисполненный небесной сладости, отразился в их песнотворчестве; так в чистой прозрачной воде отражается небесная лазурь. Только такие творцы, одаренные, как отметил покойный Патриарх Московский и всея Руси Алексий I, &ququot;познанием тайн божественных звуков", могли создать мелодию, являющуюся голосом Церкви, ее, так сказать, мелодическим богословием.
Распределением песнопений по их содержанию управляет закон осмогласия, созданный святыми отцами на основе ветхозаветного, первохристианского и греко-сирийского мелодического материала.
Осмогласие является основным законом богослужебного пения Православной Церкви. Будучи своего рода "конструкцией" в области церковного пения, закон осмогласия распространяется на все церковные песнопения, родившиеся в лоне Православной Церкви, и является священным законом для певцов как обычай, освященный древностью, как и самый устав богослужения.
Музыкально-теоретическая сторона нашего осмогласия раскрыта исследователями достаточно. Ученые единогласно признают его древность, увязывают с музыкальной теорией античной Греции и даже признают деятельное участие древних Отцов Церкви в его создании. Но нас интересует в осмогласии не греческая теория, с ее ладами и тетрахордами, а идейно-богословская сущность его, философия его мелодий.
Идею осмеричности мы находим еще в начале мироздания: И благослови Господь Бог день седьмый, яко во оный почи от всех дел Своих яже начат Бог творити (Быт. 2, 9). Таким образом, восьмой день от начала мироздания стал первым днем первой земной седмицы и образом будущего нескончаемого века — символом Вечной жизни. Восьмой день получил через это особое,так сказать, космическое и даже надмирное значение в Священной Истории.
В первый день ветхозаветной седмицы (он же и восьмой от начала седмицы предшествующей) совершилось Живоносное Воскресение Господа Нашего Иисуса Христа, и день этот стал днем Господним. "Оный занят нами от будущего века и есть осьмый, вместе и первый, или, лучше сказать, единый и нескончаемый" — говорит святой Григорий Богослов о дне Господнем.
Не могла не отразиться идея осьмого дня и в самой жизни Церкви, в ее общественном и частном богослужении. Каждый из восьми церковных гласов начинается в день воскресный (недельный) и продолжается до субботы включительно, сообщая всей седмице благодать минувшего дня воскресения. Все великие праздники празднуются Церковью семь дней и в осьмой день "отдаются", если по богослужебному кругу нет стечения других праздников, если позволяет вообще богослужебный устав. Наречение имени новорожденному, сложение крещальных одежд с новокрещенных, разрешение венцов новобрачных — все это совершается в осьмой день. Вот почему святой Иоанн Дамаскин, устроитель нашего осмогласия, избрал именно это, а не другое число из всех чисел, освященных Святым Писанием.
Но не по этой только причине создано Отцами наше осмогласие: с благословенным числом здесь соединена великая мудрость в самом избрании ладов греческой системы.
Для того чтобы получить полную правильную характеристику нашего осмогласия по каждому гласу в отдельности, надо обратиться к самому осмогласию, и прежде всего к тексту его песнопений. Лучшим материалом в этом могут служить Богородичны — догматики осьми гласов: в них содержатся основные идеи, свойственные каждому гласу. Однако, являясь прототипом в главном, догматик не может дать исчерпывающей характеристики данного гласа; гласы многогранны, и в одном песнопении невозможно выразить полного содержания гласа в целом: гласы надо изучать по всем песнопениям, а не по одному. После догматиков очень важное значение в этом отношении имеют воскресные тропари и восемь стихир из чина погребения мирян, творения святого Иоанна Дамаскина.
Здесь нетрудно приметить основные идеи мелодической философии первого гласа, а именно: начало всемирной славы, небесное великолепие открывшегося Царствия (врата), песнь Бесплотных Сил и "удобрение" (смягчение, доброта, увлечение) верных и объединение обоих миров в общем торжестве. Все эти черты можно встретить и во многих других песнопениях первого гласа в той или иной мере, с некоторыми дополнениями других идей, свойственных этому гласу.
В воскресном тропаре этого гласа мы видим также картину победоносного исхождения Воскресшего из гроба при тех же "преграждениях вражды" — страже и печати, слышим хвалебную песнь Небесных Сил, прославляющих Воскресение, Царствие и Божественное смотрение Воскресшего Спасителя.
Та же идея победоносного шествия (триумфа) слышится и в других праздничных тропарях этого гласа, а именно:
в тропарях Богоявления, Сретения, Воздвижения, Успения и Входа Господня в Иерусалим.
Стихира "Кая житейская сладость" дает противопоставление сладчайшего Небесного света — источника красоты и наслаждения — ложной земной славе и временной "сладости мира сего".
Если мы обратимся к канонам, то и здесь увидим то же самое. Возьмем каноны "Твоя победительная десница", "Христос рождается", "Воскресения день", "Преукрашенная" — везде одна и та же картина: победоносное шествие, соединение Неба и земли в прославлении, небесное величие. Первая песнь канона на Успение Пресвятой Богородицы особенно подчеркивает идею духовного веселия, звучащего в нежном девическом хоре, сопровождаемом звуками тимпанов; это — земной образ ангельского славословия. Священная и славная память Царственной Приснодевы, Преукрашенная Божественной (а не человеческой) славой, созывает верующих к веселию, но радость эта растворена Божественным величием, небесной сладостью и благоговением. Именно такая радость и изображается в мелодии первого гласа.
Два самоподобна этого гласа ("Небесных чинов" и "Прехвальнии мученицы") выражают два главных его аспекта — светлую радость Бесплотных небесных Сил и, духовную сладость земных праведников ("верных удобрение"). Таковы основные черты и общие начала философии первого гласа. Прежде всего его можно назвать гласом начала, а именно: начала Воскресения, спасения, творения и воссоздания, покаяния, начала шествия Господа к страданиям, подвижнической жизни.
Приведенных примеров вполне достаточно, чтобы сделать правильное заключение о первом гласе. Итак, первый глас — это глас "небошественный , глас Божественного величия, небесной красоты, глас благолепия мира Горнего и духовной сладости мира дольнего, глас примирения Неба с землей во едином триумфе всемирной славы и общего торжества. Его мелодии звучат важно, величественно, с едва заметным оттенком сладостного полумрака.
Второй глас есть глас "прохождения", то есть глас, отражающий переходное состояние от худшего к лучшему, например: от ночной тьмы к свету (рассвет), от будничного к праздничному (предпразднество), от временной (земной) жизни к Вечной (исход души от тела и первые минуты после него), от детства к зрелости (юность, девство) и т. п. Этот глас интерпретирует те моменты переходного состояния, когда первое еще не совсем миновало, а второе еще не наступило полностью. Все это хорошо отражено в песнопениях второго гласа, и в особенности в догматике, воскресном тропаре и стихирах погребения мирян.
В кратком догматике отражены все основные идеи второго гласа. В мировом, точнее общечеловеческом, масштабе переход от худшего к лучшему мы видим в переходе от Ветхого Завета — состояния духовного младенчества и мрака — к Новому Завету, что и выражено в первых словах песнопения. Вторая строка догматика переносит эту идею на Богоматерь, к Которой обращено данное песнопение. Из всех ветхозаветных прообразов, относящихся к Ней, песнописец берет здесь Неопалимую Купину, прообразовавшую самый центральный момент в жизни Богоматери — Приснодевственное Рождество, ставшее в истории человечества переходным фактором от Ветхого Завета к Новому, а вместе с тем — от обычного (естественного) девства к приснодевственному материнству Самой Пресвятой Девы. Состояние купины, виденной Моисеем, было состоянием, так сказать, средним между состоянием Купины негорящей и купины сгоревшей, фактически же это было состояние неопалимости. Купина горела и не сгорала потому, что огонь был невещественный; огонь Божества, коснувшийся Девы, не только не опалил Ее, но и преобразовал Ее естественное девство в лучшее, неповторимое в истории состояние — Приснодевственное материнство. Именно эту идею и передает мелодия второго гласа. Благостное действие огня Неопалимой Купины, вечная юность Приснодевства, срастворенного с "многоразличными добротами" Богоматеринства, являются основными началами философии второго гласа — гласа Неопалимой Купины. Его песнопения, относящиеся к Матери Божией, проникнуты особой нежностью, девственной красотой, а также детской любовию, простотой и преданностью верующей души. "Все упование мое на Тя возлагаю", "Моление теплое", "Всех скорбящих радосте" (малая вечерня). "Благовествует Гавриил" (Благовещение), "Вся паче смысла" — все эти песнопения передают самые нежные, едва уловимые качества, свойственные Приснодевству и Богоматеринству. Воскресный тропарь второго гласа, как бы дополняя и расширяя основную идею гласа — прохождение, начертанную в догматике, дает нам еще два вида переходного состояния: переход от жизни временной к Вечной и переход от обыденного к праздничному (пред-празднество). Обе эти идеи хорошо выражены и в двух самоподобнах — "Егда от древа" и "Доме Ефрафов".
Как отражающий идею предпразд-нества, второй глас является прежде всего гласом Великой субботы — первоосновы всякого земного предпразднест-ва. Как известно, тропарь "Егда снисшел" и самоподобен "Егда от древа" принадлежат Великой субботе: На второй же глас написаны и хвалитные стихиры "Днесь содержит гроб", "Что зримое видение" и "Приидите, видим", в которых даны характерные черты этого великого Дня. Интересно отметить, что стихиры эти положены перед Великим славословием — в момент, когда на восточном небосклоне виднеются первые полосы утреннего рассвета. Утреня Великой субботы начинается в седьмом часу от захода солнца или в первом часу ночи по нашему исчислению.
С песнопениями Великой субботы, относящимися к "Начатку умерших", перекликаются песнопения, положенные в чине погребения православных христиан (этот же глас): смерть Христова — идеал, а Его погребение — прототип;
это особенно четко выражено в чине священнического погребения. В стихире "Увы мне, яковый подвиг" изображено состояние души в момент ее разлучения с телом и в первые часы после разлучения, когда" над остывающим бесчувственным телом бывает плач и рыдание на земле. Душевные переживания и скорбные размышления сродников и знаемых" почившего, прощающихся с его телом, изображены в стихирах прощания; стихиры эти написаны на подобен "Егда от древа".
Но ведь Великая суббота является не только днем погребения Спасителя: мы чтим ее еще и как навечерие Святой Пасхи — Праздника праздников. В этом отношении первыми ее отголосками являются навечерия Рождества Христова и Богоявления. В предпразднественные дни обоих этих великих праздников положены на повечериях каноны и трипеснцы, подобные тем, какие мы слышим в дни Страстной седмицы, с соответствующими изменениями, а на стиховне стихиры на подобен "Доме Ефрафов", равно как и сам этот самоподобен, в котором слышится тихая, приближающаяся радость грядущего великого праздника. Надо заметить, что на малых вечернях всех великих праздников, кроме Вознесения и Пятидесятницы (малая вечерня — крайний предел предпразднества), стиховные стихиры написаны на подобен "Доме Ефрафов".
В навечерия Рождества Христова и Богоявления на "Господи, воззвах" положены стихиры самогласны второго, гласа. В них с особенной ясностью дан предпразднественный аспект второго гласа. Здесь мы слышим уже не тихое предчувствие приближающегося праздника, а самый этот праздник, стоящий у порога, так сказать, "за дверями" нашего сердца и нашего дома: он уже здесь, рядом, уже дышит на нас теплотой своей, но в то же время строго напоминает нам о своей святости и спрашивает, готовы ли мы принять и ощутить его: "Приидите, возрадуемся Господеви, настоящую тайну сказующе". На фоне предпраздничного "покрова" умиления и предвкушения будущей радости мы чувствуем как бы мгновенные вспышки молнии, сопровождаемые раскатами грома: это — Божественные истины, сопровождаемые напоминаниями о нашей греховности. Такой же характер носят и воскресные песнопения второго гласа "Со Архангелы воспоим" и "Воскресение Твое, Христе Спасе, все просвети вселенную".
В трактовке идеи Воскресения Христова второй глас, со свойственной ему нежностью, касается самых тончайших сторон этого величайшего события — сошествия во ад (Божественное всемогущество Его Святой Души по разлучении с Пречистым Телом) и видимой грани, отделяющей Великую субботу от Светоносного Дня Воскресения (момент отверстия Гроба Ангелом); здесь второй глас как бы впитал в себя повествование святого евангелиста Матфея: Бысть же зрак его яко молния (Мф. 28, 3).
Соответственно двум самоподобнам второй глас имеет два оттенка и в большой мелодии, а именно: более светлый, о котором частично уже сказано в начале, и более мрачный, близкий к шестому гласу. В качестве примеров можно указать на приведенную уже стихиру Навечерия Приидите возрадуемся Господеви" и "Приидите вси языцы" (Воздвижение, на "Господи, воззвах").
На второй глас положены стихиры на "Господи, воззвах" в вечер недели сыропустной (переход от невоздержания к посту), в вечер недели Ваий "От ветвий и ваий Божественного праздника", в неделю Православия и др.
На второй глас положены песнопения особенно трогательные, где выражаются умиление, недоумение и другие тончайшие душевные переживания. Так, на этот глас положены: первая стиховная стихира Рождества Христова "Велие и преславное", "На Иорданстей реце" (первая стиховная Богоявления), стихиры в день Пятидесятницы (на "Господи воззвах"), а также трогательные песнопения в честь Матери Божией, о которых уже говорилось. Вообще, надо заметить, что второй глас — это глас Божественной любви, чистейшей, невыразимой словом, неуловимой мыслью, но познаваемой чистым сердцем младенца и чуткой душой любящей матери.
Очень интересное положение в мелодической философии нашего знаменного осмогласия занимает глас третий. Глас этот — самый "скудный" и по тексту, и по мелодии. По количеству песнопений он стоит на предпоследнем месте. Такое же место занимает этот глас и по количеству певческих строк (попевок) среди прочих гласов. Из 6379 гласовых песнопений, содержащихся в наших богослужебных книгах (песнопения Октоиха и Общей минеи в этот счет не входят), третьему гласу принадлежит только 177 песнопений, тогда как другие гласы имеют до 1500 и больше. Мелодических строк этот глас имеет только 45 (общее число гласовых мелодических строк-повевок около 200, примем некоторые попевки употребляются в нескольких гласах), тогда как другие гласы имеют их вдвое больше. Чем же "виноват" третий глас и почему его так "обидели"? Ответить на поставленный вопрос могут только сами песнопения, принадлежащие этому гласу. Возьмем прежде всего догматик. По сравнению с другими догматиками здесь учение о Лице Иисуса Христа изложено более полно и обстоятельно; особенно это надо сказать о тех местах, где говорится о соединении Естеств во Единой Ипостаси. Эта небесная тайна Премудрости и благости Божией, по догматику седьмого гласа, вызывает в нас удивление (седьмой глас &mdamdash; плагален третьему); именно такими словами и начинается догматик третьего гласа. Заключительные слова догматика дают, так сказать, направление этому удивлению, оно должно быть радостным и светлым, ибо Матерь-Дева-Владычица ходатайствует о спасении тех, кто православно исповедует Ее Богородицей. Православное размышление о тайнах Горнего мира наполняет душу тихой небесной радостью и благословенным миром.
Истину Воскресения Христова третий глас раскрывает нам именно с этой стороны. Воскресный тропарь один только изображает Воскресение Христово как источник всеобщей радости; в других воскресных тропарях этого нет. В воскресных стихирах также рассматривается это событие, как источник света и радости: достаточно указать на такие, как "Просветишася всяческая" (третья воскресная стихира на "Господи, воззвах ) и "Отрастаю Твоею, Христе, омрачивый солнце" (стиховная стихира).
В третьей осмогласной стихире чина погребения мирян Царство Небесное называется "жилищем веселящихся" и противопоставляется суете человеческой, которая не только неустойчива и растворена печалью, как это говорится в стихире "Кая житейская сладость", но и кратковременна.
Песнопения Постной триоди, принадлежащие этому гласу, также изображают небесную радость и свет. Все они призывают к духовной радости по случаю наступления Поста — времени духовных подвигов, добродетелей и освобождения от греха. (См. стиховные стихиры в понедельник, среду и четверток Сырной седмицы, в понедельник и вторник первой седмицы святой Четы-редесятницы и в понедельник и вторник второй седмицы.)
В песнопениях великих праздников (их немного) также слышатся радость, свет и хвала (литийная стихира на день Успения Пресвятой Богородицы и стихиры стиховные в неделю Пятидесятницы вечера). Таким образом, третий глас — это глас сугубо небесный. Его мелодия, вращающаяся в пределах светлого и тресветлого согласий, создает светлый характер, но свет здесь — холодный, лунный; это не бледная светлость второго гласа, похожая на мертвенную бледность, а холодная светлость спящей природы под покровом лунной ночи. Однако покой этот не усыпляет, а, наоборот, призывает к бодрости, тихой радости и миру душевному. Состояние это, близкое к состоянию вечного покоя, немногим доступно в наших земных условиях, и Церковь изредка только указывает на него нам. О тайнах Горнего мира мы знаем очень мало, и земными человеческими образами его передать нелегко. Вот почему так мал круг песнопений этого гласа.
Итак, третий глас — это глас земного начала, вернее, предначатия вечной радости, мира, покоя и светлостей будущего века, глас тихих переливов чистого серебра, лунного света или чистейшего источника живой воды.
Совсем другое в гласе четвертом. Это тоже глас светлый, но его свет подобен свету дневному, солнечному.
Четвертый глас — глас светлого торжества, глас всепразднественный. Радость здесь — не величественная, как в первом, и не тихо-светлая, как в третьем, а именно светло-всепразднественная. Вот почему большинство праздничных песнопений написано в этом гласе.
Сущность четвертого гласа хорошо выражена в догматике, посвященном небесному возвышению нашего естества в Лице Спасителя, царственному достоинству Богоматери как Царицы Неба и земли и" Ходатаицы Вечной жизни, Божественному человеколюбию и богатой милости Доброго Пастыря, обновившего человеческий образ, истлевший страстьми. Четвертый глас говорит нам о восхождении человеческого естества на высоту небесной славы. Здесь заложена идея блистательного торжества, но не триумфа, как это мы видели в первом гласе. Ссылкой на 44-й псалом песнописец как бы дает характеристику всему гласу. Четвертый глас можно уподобить летнему солнечному позднему утру, когда на юго-восточной стороне неба сияет солнце, а по остальному пространству чистого небосклона изредка плывут небольшие облака, то светлые, то темно-бурые. Песнопения четвертого гласа, в переводе на цветовой язык, можно сравнить с парчовым облачением, по золотому фону которого изредка видны вышитые темно-бордовые цветы. Такое "соцветие" четвертого гласа объясняется, с одной стороны, его всепразднественностью, а с другой — наличием в нем некоторого оттенка покаянности, напоминания о нашей греховности и о земном характере нашего духовного торжества. Все это можно найти в песнопениях рассматриваемого нами гласа.
Так, воскресный тропарь дает нам идею светлой проповеди господних учениц о Воскресении Христовом. В четвертой стихире на погребение мирян (осмогласник Дамаскина) обилие вечных благ противопоставляется "мирскому пристрастию", "множеству рабов", богатству и "молве" (шуму) житейской. На четвертый глас положены и такие "златотканые" песнопения, как "Рождество Твое, Христе Боже наш", "Рождество Твое, Богородице Дево", "Днесь благоволения", "Днесь спасения нашего главизна", тропарь Вознесения Господня и подавляющее большинство тропарей в честь святых мучеников и святителей. Вообще во всех песнопениях этого гласа — стихирах, тропарях, кондаках, ирмосах — говорится о богатстве щедрот, об обилии вечных благ, о восхождении нашего естества на высоту Небесную. О радостном, светлом торжестве на земле и о небесном великолепии и славе.
Чтобы яснее представить себе характерные черты четвертого гласа, отличающие этот глас от только что рассмотренных нами трех гласов, приведем песнопения некоторых великих праздников, положенные на четвертый глас, в сравнении с песнопениями тех же праздников, принадлежащих другим гласам. В тропаре Воздвижения изображается Крест как знамя победы и славы рода христианского, а в кондаке (четвертый глас) говорится о восхождении на Крест Христа Спасителя и щедротах Его. В рождественском тропаре речь идет о всемирном значении Рождества Христова, воссиявшего миру свет разума и научившего человечество поклоняться Солнцу правды, а в кондаке описаны события, непосредственно связанные главным образом с самой рождественской Ночью, события конкретные, созерцаемые немногими, как небесная тайна (третий глас). Тропарь Богоявления дает нам величественную картину вступления Спасителя на общественное служение и явления Святой Троицы, а кондак говорит о явлении во вселенной неприступного Света (четвертый глас). Тропари и кондаки Рождества и Входа во храм Пресвятой Богородицы принадлежат одному четвертому гласу, потому что в них говорится об одном светлом праздновании.
Солнечным светом и теплом проникнуты стихиры "Воссия Благодать Твоя, Господи" (неделя Сыропустная вечера), "Наста преполовение дней" (преполовение Пятидесятницы), "Преславная днесь" (неделя Пятидесятницы), "Множество народа, Господи" (неделя Ваий), "Всемирная радость" (Рождество Богородицы), "Одеваяйся светом, яко ризою" (Богоявление) и др. Везде слышатся одни и те же идеи: радость, сияние, светлое всепразднественное торжество. Это же самое мы видим и в канонах четвертого гласа (см. каноны недели Ваий и Пятидесятницы).
Четвертый глас имеет три самоподобна: один из них ("Званный свыше") дает наиболее светлую сторону гласа, а остальные два — более мрачную, "молебную".
Гласы, входящие во вторую четверицу (пятый, шестой, седьмой, восьмой гласы), являются, как известно, по отношению к гласам первой четверицы плагальными: каждый из них завершает и углубляет содержание своего аутентичного гласа.
Пятый глас является завершением и углублением первого. Он завершает величественное шествие глубоким поклонением, при малиновом свете лучей восходящего солнца.
В догматике этого гласа описан переход (вернее, завершение этого перехода) евреев через Чермное море, как прообраз Воплощения Сына Божия. Воскресный тропарь дает идею поклонения Воскресению Христову. Пятому Гласу принадлежат тропари "Ангельский собор" (поклонение Воскресению при свете восходящего солнца), рождественская стихира "Волсви персидстии царие" (поклонение, как завершение великого путешествия), "похвалы" Великой субботы, "Приидите ублажим" (поклонение), стихиры Пасхи и "Тебе, одеющегося" (поклонение).
Пятая стихира чина погребения мирян излагает размышления над обнаженными костями открытой могилы (завершение погребения).
В событиях Воскресения Христова пятый глас подчеркивает сладостное поклонение Воскресшему Господу как Невечернему Свету: идея духовной сладости первого гласа здесь усиливается (стихира воскресения на "Господи, воззвах"). Это же можно найти и в других песнопениях пятого гласа. Взять хотя бы такие, как "Приидите взыдем" и "Божества Твоего малу нам заре" (Преображение), "Достигше вернии" (Великий понедельник), "Тайноводствуя" (Великий четверток) и др.
В песнопениях пятого гласа иногда слышится призыв к поклонению .или сладостное приветствие: "Радуйся!" (служба на день Успения Пресвятой Богородицы, стихира на литии; самоподобен пятого гласа "Радуйся, Живоносный Кресте" и литийная стихира в день Введения во храм Пресвятой Богородицы). В этих песнопениях дается идея особой духовной сладости. Сладость эта по своему характеру "тверже" той, что дается во втором гласе и "гуще", сильнее, теплее сладости первого гласа.
Шестой глас завершает и углубляет идеи второго гласа. Если второй глас мы называем гласом прохождения, то этот можно смело назвать гласом сошествия. Догматик этого гласа называет Матерь Божию Всеблаженной: в нем слышатся ноты печали, умирения, мрака. Но лучше всего характеризует шестой глас прокимен Великой субботы "Положиша мя в рове преисподнем".
Шестой глас — глас "сени смертной", глас гробовой, глас глубокой ночи, а потому и мелодия его — мрачная. На это указывают и песнопения самой Великой субботы (канон, кондак и стихира — славник на "Хвалитех"), а также и воскресные песнопения (тропарь, кондак, стихиры на "Воззвах", именно 1-я, 2-я и 3-я).
Шестой глас — глас глубинный: он передает глубокую скорбь, сорастворенную, конечно, небесным утешением. Если второй глас мы назвали гласом исхода, то этот следует назвать гласом погребения: ему принадлежат и каноны Страстной седмицы, и канон Великой субботы, и канон погребения мирян.
В трактовке событий, относящихся к Живоносному Воскресению Спасителя, шестой глас отмечает дела Господа при сошествии Его в глубины ада, а также касается непосредственных связей Гроба и погребения с Воскресением. Это можно видеть в основных Воскресных песнопениях шестого гласа. Как глас глубокой ночи — время, располагающее душу к богомыслию и душеспасительной скорби, шестой глас близок сердцу благоскорбящего инока — подвижника. Лучшие песнопения в честь святых угодников Божиих, такие, например, как "Все отложивше" (самоподобен шестого гласа), "Наследниче Божий" и "Человече божий" (святителям), "Преподобне отче, кто исповесть" и "Преподобнии отцы, во всю землю" (преподобным), "Благий рабе" принадлежат шестому гласу.
Шестой глас передает углубленное покаяние и сокрушение о грехах (Неделя Сыропустная, стихиры на "Господи, воззвах"), глубокую скорбь об утрате (Канон на повечерии в Великий пяток о Распятии Христове"), грозное само-обличие и обличение греха вообще (Великий канон святого Андрея Критского). Но он же иногда дает и духовное умиление, проникнутое тонкой, едва заметной радостью. Эта радость — радость далекая, но не та, что во втором гласе: здесь она не столько неощутима, сколько непостижима. Шестой глас можно уподобить темной ночи, где среди глубокой темноты видны ясные звезды.
Из всех гласов нашего осмогласия самым скудным по количеству песнопений и музыкальных строк является глас седьмой: ему принадлежат только 37 песнопений по триодям и минеям (Октоих в счет не идет), и сам он имеет всего мелодических строк только 37. Являясь плагальным по отношению к третьему гласу, седьмой глас завершает и углубляет идеи своего аутентичного гласа. Так, если догматик третьего гласа говорит: "Како не дивимся" и, насколько возможно, излагает православное учение о Воплощении, то догматик седьмого гласа говорит: "Пребыла же еси Дева паче слова и разума", "И чудесе рождества Твоего сказати язык не может" и проч. Таким образом, если третий глас есть глас предначатия вечной радости, то этот можно назвать гласом "премирным", апокалипсическим, эсхатологическим, гласом неведомого. Это можно видеть в его немногочисленных песнопениях.
Так, воскресный тропарь этого гласа прямо говорит об отверстии Рая (слово "Рай" в других воскресных тропарях не упоминается вообще). Седьмая стихира чина погребения мирян говорит о положении Первозданного в Раю. Тропарь и кондак Преображения Господня, где речь идет о Присносущном свете, а также канон Пятидесятницы о сошествии Святого Духа принадлежат седьмому гласу. Этому гласу принадлежит и кондак "Не к тому пламенное оружие хранит врат едемских" (Неделя Крестопоклонная). Вообще этот глас много говорит о будущем веке, неведомом и непостижимом.
Текст песнопения седьмого гласа прост, как и отражающая его мелодия; но в этой "простоте" можно встретить такие вещи, над которыми невольно приходится задумываться. Вот, например, взять такое песнопение: "Страшен явися еси Господи, во гробе лежа яко спя, воскрес же тридневен яко силе, Адама совоскресил еси зовуща… (3-я стихира воскресной стиховни). Или еще: “Виждь твоя беззаконная дела, о душе моя, и почудися, како тя земля носит; како не расседеся; како двери дивие не снедают тебе; како же и солнце незаходимое сияти тебе не преста…” (2-я стиховная стихира в неделю вечера). Таким образом, глас этот выражает нечто великое, непостижимое, страшное, сокрытое под сенью кажущейся простоты. Он величественен и прост, как небесная жизнь, которую он передает. В нем слышится покой, но не ночной и не гробовой, как в шестом гласе, а вечный покой в Боге, слабый земной отголосок Горнего Иерусалима.
Воскресный тропарь и догматик восьмого гласа характеризуют этот глас как глас полноты, совершенства, высоты, как глас царственный, завершающий земное и указывающий на полноту и совершенство небесного. В других песнопениях, особенно воскресных, он также говорит о восхождении на высоту (стиховня великой вечерни в субботу вечера, 1—2 стихиры; воскресные стихиры — 1-я, 2-я и 3-я на "хвалитех") и об окончательном завершении чего-либо (суббота мясопустная, канон, кондак, стихиры и другие песнопения восьмого гласа). В прочих песнопениях эти идеи раскрываются шире: выделяются некоторые частности.
Восьмой глас можно также назвать гласом восклицания. Восьмая стихира погребения мирян звучит как плачевный вопль: большинство песнопений восьмого гласа также подчеркивают эту восклицательную сторону. Многие из них прямо начинаются междометиями: "увы", "о" или являются таковыми по своему общему содержанию [самоподобен "О преславного чудесе!" стихира "Днесь Неприкосновенный" (Воздвижение), "Сия глаголет Господь иудеом" (Великий пяток)]. В песнопениях этого гласа идея восклицания часто выражается в форме громогласного призыва, торжественного или тревожного ["Во благознаменитый день" (Рождество Богородицы), "Егда предстал еси Каиафе, Боже" (Великий пяток) и многие другие]. Таким образом, восьмой глас можно рассматривать и как глас "трубный", глас "высокого проповедания". Именно так звучат песнопения "Глас Господень на водах" (Богоявление), "Да веселятся небеса" (Благовещение) и др. Наконец, восьмой глас можно рассматривать как глас высокой похвалы ("О Тебе радуется"). Характерные особенности гласов в переводе на язык световых и цветовых понятий можно представить следующим образом: гласы первый и пятый — светозарные или "тихо-светлые", второй глас — это глас рассвета, шестой — звездной ночи, третий и седьмой — бело-светлые или серебряно-лунные (один из них — более ясный, другой — тусклый), восьмой и четвертый &mdashmdash; гласы дневного света (один — утренний, « другой — дневной или ясно-солнечный).
Гласы второй четверицы, как уже говорилось, завершают и углубляют идеи своих аутентичных гласов первой четверицы. Лучше всего это можно слышать в антифонах. Творец этих аскетических песнопений на основе собственного опыта изобразил в них духовную жизнь, внутренний мир пустынножителя, мудро сочетав две философии — аскетическую и музыкально-звуковую. Вот новоначальный подвижник делает первые шаги на своем поприще: "Внегда скорости ми, услыши моя болезни, Господи…" И в ответ на это пустыня в лице своих насельников-подвижников утешает и ободряет его словами: "Пустынным непрестанное божественное желание бывает". Это желание в будущем должно наполнить душу подвижника, освободившегося от суетного мира. Но если в антифоне первого 'гласа молитва подвижника звучит неопределенно, равно как и ответ на нее "пустыни", то в антифоне плагального (пятого) гласа то и другое имеет ясный, определенный характер: он молится уже "давидскими", а не собственными словами об избавлении "от языка льстива" (тщеславия и греховной самоуверенности), а "пустыня" говорит ему о Божественном рачении, которое окрыляет подвижника, окрепшего уже в жизни духовной. То же самое видим мы и в других антифонах. Если в антифоне второго гласа пустынник, "пуская робко свой взор на небо, просит спасти его одним лишь осияни-ем, а собратия его просят научить их самому покаянию и молятся о прощении ежечасных согрешений, то в антифонах плагального (шестого) гласа он уже уверенно "возводит" свои очи горе и просит ушедрить его для жизни духовной, а они (собратия), обогащенные смиренномудрием, просят устроить из них благопотребные сосуды, то есть заполнить их души добродетелями, вместо изгнанных оттуда страстей. Если в антифонах четвертого гласа пустынник просит "заступить" его от страстей, указывая "ненавидящим Сиона" (невидимым врагам) на силу Господню, то в антифонах восьмого гласа он говорит уже об искушениях, производимых непосредственно самим врагом, которого подвижник начинает побеждать при помощи свыше. Такова картина подвижнической жизни во всех аспектах музыкально-звуковой философии православного церковного осмогласия.
Возьмем другой пример — стихиру-осмогласник на день Успения Матери Божией. Здесь мелодические строки идут также в порядке плагальности. В первой строке (первый глас) описано начало стечения Апостолов к Одру Богоматери, а во второй — окончание этого стечения (пятый глас). В следующей строке (второй глас) говорится о Пришествии Господа Иисуса Христа с горними Силами, чтобы принять Ее Пречистую душу (исход души), а в следующей за ней строке плагального (шестого гласа) — о провождении Пречистого Ее тела Ангелами (погребение). Затем в крюковых книгах дается строка четвертого гласа (в нотных синодальных мелодия идет в шестом). Эта строка изображает торжественную встречу Небесными Силами "Всецарицы-Богоот-роковицы" и их возгласы, возвещающие
Высшим чиноначалиям о Ее пришествии". Следующая за тем строка третьего гласа передает возглас Ангелов, призывающий Вышние чиноначалия к достойной встрече Всецарицы: "Возьмите врата и Сию премирно подымите" (свет), а в строке плагального (седьмого гласа) говорится о неизреченном величии Богоматери, на Которую не могут взирать даже сами Ангелы. В следующей строке четвертого гласа говорится о "преизящном", превосходящем всякий ум, царственном великолепии Всецарицы (сияние паче солнца), а в строке плагального (восьмого) гласа Церковь обращается к "вечно живущей с живоносным Царем и Сыном" и просит о сохранении рода христианского (завершение и царствование). Конец песнопения дается опять в мелодии первого гласа: "во веки светоявленно" (начало).
Мы рассмотрели здесь только две темы осмогласия — пустынножительство и Успение Матери Божией. Каждая из них раскрыта здесь во всех восьми аспектах, причем первая — в нескольких песнопениях, вторая — в одном.
Рассмотренная нами характеристика гласов возвращает нас снова к вопросу о восьмеричности. Идея нашего церковного осмогласия, как мы уже заметили, уходит своими корнями в глубь библейской древности, к первой седмице миробытия. Сопоставляя наши гласы с днями творения и вникая в идейную сущность тех и других, мы находим удивительное сходство между ними. Так глас первый соответствует дню света — прообразу Светлого Христова Воскресения, второй глас — небесной тверди — чувственному фактору общения двух миров, третий — дню "красоты сельной", "зеленого царства природы, вещественного рая", четвертый — дню солнечного света, пятый — дню восходящего солнца, шестой — дню сотворения "перстного" и его падения (потенциальная смерть), седьмой — дню вечного покоя в Боге (субботства), восьмой — Царству Небесному — исполнению всяческих. Достойно замечания также и заключение, данное в Ветхом Завете на каждый день творения: И бысть вечер, и бысть утро. Идея вечерней жертвы легла в основу нашего богослужебного круга: церковно-бого-служебные сутки начинаются с вечера; с этого же времени начинается и церковный глас по октоиху, и всякое вообще церковное празднество. Такова первая, древнейшая, основа нашего осмогласия.
Вторую, тоже древнюю, основу мы находим отчасти в песнях пророческих. Надо заметить, что многие из них имеют некоторое отношение к нашим гласам. Так, величественный первый глас перекликается с победной песнью перехода через Чермное море, тихорадостный третий глас созвучен пророческой песни матери пророка Самуила, четвертый — торжественной песни Аввакума, пятый — утренней песни Исаии, погребальный шестой — песни Ионы, а премирные гласы седьмой и восьмой соответствуют песни отроков. Конечно, противники осмогласия вольны приписывать все это простому совпадению, как не имеющее, по их мнению, никаких оснований в Священном Писании и святоотеческих творениях, но мы имеем достаточно оснований, чтобы ответить им словами Псалмопевца: "Яко возвеличашася дела Твоя, Господи, вся премудростию сотворил еси".
Так выглядит наше церковное осмогласие со стороны текста богослужебных песнопений. Как же "справляется" со своей задачей мелодия? Ответить на этот вопрос может только мелодия знаменная. Осмогласие &mdamdash; основной закон нашего церковного пения; но закон этот написан языком знаменной мелодии в крюковой семиографии, поэтому и читается оно в знаменной же мелодии. Больше того, знаменный распев раскрыл во всей полноте и совершенстве самые идеи православного осмогласия; прочие распевы раскрывают только отдельные его стороны. Как естественное отражение православно-русского религиозного самосознания, как голос, исходящий непосредственно из глубины верующего сердца, знаменная мелодия передает небесные истины с возможной для нашего восприятия точностью, превосходя позднейшие церковные распевы своей духовностью и широтой интерпретации.
Источник: http://www.rspp.su/pravoslavie/statyi/zakon_osmoglasia.html