Архимандрит Тихон (Агриков)
Красота жизни
У древних греков был знаменитый оратор Демосфен. Когда он говорил на площади перед народным собранием, толпы народа с затаенным дыханием слушали его целыми часами. Его сильный ясный голос слышался в самых далеких рядах; речь лилась плавно, осанка, движения рук и головы — все было изящно и прекрасно, дополняло впечатление от его слов.
Однако когда Демосфен в первый раз выступил перед толпой, он потерпел позорную неудачу: ему велели замолчать, прогнали с возвышения, где он пытался говорить, и насмешками и свистом проводили с площади. Демосфен шел домой, от стыда закрыв голову плащом. По дороге его догнал какой-то незнакомец. «Милый юноша,— сказал он,— тебя сегодня жестоко осмеяли, и осмеяли по заслугам. Ты говорил очень скверно, как нельзя хуже. У тебя слабый голос, тебя не слышно за десять-пятнадцать шагов, ты очень часто запинаешься, останавливаешься, чтобы набрать воздух, ты картавишь, неправильно выговариваешь некоторые слова и, наконец, очень смешно подергиваешь плечом и некстати болтаешь руками. Между тем, в тебе есть задатки оратора. Я много слышал всяких речей и вижу, что из тебя будет толк. Надо только работать над собою. Не учась, нельзя садиться на горячего коня: он сбросит тебя. Как же ты хотел вдруг оседлать тысячную толпу, заставить идти у тебя на поводу, действовать по твоей указке, если сам не подготовился, не научился, как лучше словом действовать на народ? Всякое искусство, кроме природной способности, требует еще упражнения, работы над собой. Будешь работать — выйдет из тебя большой оратор».
Послушался Демосфен доброго совета. Решил упорной работой над собой избавиться от недостатков. Чтобы ничто не развлекало его, не мешало делу, он удалился в пустынное место, на берег моря, в уединенную лачугу, а чтобы не соблазниться, не вернуться раньше времени в город, он начисто выбрил полголовы. В уединении он стал укреплять голос и развивать слабую грудь. Для этого он старался взбегать на гору без передышки, не переставая кричать. Вначале он мог пробежать только малую часть дороги, а затем останавливался отдохнуть. Но чем чаще он упражнялся, тем пробегал все далее. Наконец, он оказался способным с громким криком вбегать без передышки на самую вершину.
Чтобы укрепить голос, Демосфен в часы бури, когда море ревело и с грозным воем билось о скалы, выходил на берег и старался перекричать бурю. Вой и рев волн заглушали его, но с каждым разом голос крепчал и наконец смог меряться силою с ревом бурного моря. Против картавости Демосфен придумал класть камешки под язык. Он ворочал язык на разные лады, пока слово не выходило правильно. Так он научился говорить совершенно ясно и отчетливо. Оставалось отучиться смешно подергивать плечом. Демосфен придумал простой способ. Он в своей низенькой лачужке прикрепил к потолку острием вниз кинжал и становился плечом прямо под ним. Затем, представив, что перед ним народ, громко держал речь. Пока помнил, что не следует дергать плечом, шло хорошо, а когда, увлекшись речью, забыл, дернул, то больно укололся. Один, другой, и двадцать, и тридцать раз кольнул себя до крови — перестал дергать плечом.
За полгода обросла выбритая голова. Вернулся Демосфен в город, пошел на собрание. Взошел на возвышение, начал речь. Народ вспомнил первую неудачу, стал смеяться, но Демосфен громким, властным голосом остановил смех. Толпа затихла, и умная изящная речь полилась, как широкая полноводная река. В самых дальних уголках площади голос звучал ясно, движения юноши были плавны, красивы. Народ жалел, что кончилась речь… Так долго и много приходилось работать Демосфену над собой, чтобы научиться красиво говорить, сделаться великим оратором.
Чтобы научиться красиво жить, красиво поступать, сделаться хорошим человеком, надо работать над собою еще более. «Я в беззаконии зачат, и во грехе родила меня мать моя» (Пс. 50, 7),— говорит псалмопевец Давид. Мы рождаемся уже со многими грубыми задатками. Как иные тяжелые болезни, так и многие дурные навыки мы получаем по наследству. Родители передают детям не одно телесное, но и душевное сходство. Деды получили много злых навыков по наследству от прадедов; своей распущенностью, потворством всякой своей блажи развили, укрепили их и прибавили еще новых от себя. Все это передали нашим отцам. Отцы, в свою очередь, принятое еще более укрепили и кое-что вновь прибавили. Сколько, стало быть, злых семян мы носим в себе? Душа наша, выходит, не чистая земля, а густо засоренная вредными зернами. В иную пору и западет в душу доброе семя: тронет евангельское чтение, умилит церковная песнь, поразит умная книга, пленит добрый пастырь — но все это глохнет среди густой поросли зла. Требуется много труда, особенно в юные годы, много усилий воли, большая борьба с дурными навыками и задатками, чтобы расположить душу к доброй жизни, к красивым делам.
Один древний мудрец говорил: «Человек, если он действительно хочет быть человеком, а не грубым животным в человеческом виде, должен работать над собою, как кожевник над кожею». Долгим трудом кожевник из толстой и грубой кожи выделывает мягкую замшу, нежную, тонкую лайку. Так и человек, если он хочет стать красивым делателем добра, должен долго и много работать над собою. Как работать? Первое условие — быть внимательным к своему внутреннему миру, храму внутреннему. Мы часто знаем улицы и площади самых отдаленных городов — и не знаем собственного сердца. Много лет подряд упорно изучаем Святое Евангелие и много делаем внешних дел, но иногда годами не подумаем: все ли в порядке у нас внутри. Наш внутренний мир для многих из нас — полные потемки, и мы там, как в густом тумане, ничего не можем разобрать.
Нам мало помогает даже наша совесть. Совесть — это зеркало, в котором отражаются всякая кривизна души и каждое пятнышко сердца, но зеркало, как бы оно велико и прекрасно ни было, в потемках служить не может. Необходимо в темную горницу нашей души внести свет — свет Слова Божия. Это второе условие. При свете правды Божией мы увидим, что наше сердце — не тот храм Божий, каким оно должно быть по слову Апостола: «Вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас» (1 Kop. 3, 16), а может быть, и вертеп разбойников, какой-то дремучий лес со всякими страстями и пороками. Чтоб укротить их, единственное средство — не распускать себя, не потакать своим дурным чувствам. Дурные чувства и наклонности, как и все остальное, образуются не вдруг, а постепенно: большой пожар возгорается от ничтожной искры. И Москва сгорела от двухкопеечной свечи, и громадное дерево вырастает из малого зерна. Надо тушить искру пожара, вырывать корень в зародыше.
На побережьях больших морей в известные часы дня бывают приливы и отливы. Во время прилива вода начинает подниматься и заливает берег на целые версты. Кому случится быть на берегу во время морского прилива, чуть только замечают подъем воды, убегают от волн. Когда же мы замечаем, что то или другое скверное чувство при данных условиях и обстановке может подняться, вырасти и затопить нас — мы должны избегать этого чувства и этой обстановки. Это третье условие.
Одному христианину представился удобный случай сделать очень неприятное дело своему обидчику. Даже, кажется, и голос справедливости говорил ему, что следует вскрыть, обнажить, обнародовать скверный и даже злостный поступок обидчика. Однако он этого не сделал, не отомстил; он долго боролся с собой, но удержался от мести. Он поступил очень красиво: наедине сказал приятелю, что, мол, не надо бы ему делать больше таких скверных дел (он воровал вещи у других), иначе будет очень плохо. Приятель сделал усилие над собой, исправился. Красивый подход, разумный.
Другой совершил более высокий подвиг, прямо-таки жертвенный, христианский, благородный. Его коллегу по курсу постановили отчислить за неблаговидный поступок. Однокурсник пошел к директору школы и сказал: «Я виноват во всем, в чем вы обвиняете того человека, гоните меня, я это заслужил». Представьте, остались оба в школе. Красиво поступил.
А вот один молодой батюшка шел на службу, спешил. Заплаканная женщина сунула ему бумажку: «Помолись: горе у меня»… В бумажке 10 руб. Батюшка так небрежно взял эту бумажку и так грубо ответил, что бедная женщина отскочила, как обваренная. И, стоя за Литургией, напрасно напрягала слух, ожидая услышать родное имя болящей дочери, о которой просила батюшку помолиться. Сунув записку в карман, он забыл эту слезную просьбу. Безобразный поступок.
Когда нам не нравится какой-нибудь запах, мы зажимаем нос; неприятные звуки — затыкаем уши; страшит нас видение — мы закрываем глаза. Так следует поступать и против дурных чувств и наклонностей. Трудно это, конечно, но Спаситель и предупреждает, что Царствие Божие силой берется и что только употребляющие усилие восхищают его. Демосфен, язычник, чтобы научиться хорошо говорить, долгие месяцы работал над собой. Неужели мы, христиане, испугаемся внутренней работы, чтобы учиться по-Божьи, красиво жить? Пора приниматься за работу, пора взяться за себя. Много всяких травм душевных получено нами по наследству, много их нажили уже мы сами. Что же, и дальше пойдет все так же, по-старому, все глубже будем забираться в тину? Или когда-нибудь, наконец, остановимся? Пора начинать жить красиво, жить так, как это прилично верным чадам Божиим. «Вы — храм Божий…». А если так, то этот храм должен быть светел, чист и прекрасен.
Архимандрит Тихон (Агриков)
По книге: У Троицы окрыленные.— Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2002
Источник: http://clubs.ya.ru/4611686018427402694/replies.xml?item_no=943